«Изгнание» Андрея Звягинцева — это не хорошо и не плохо, это какой-то особый жанр, особый мир, который можно охарактеризовать словом «пустота». Наверное, поэтому после фильма так пусто: его пустота вытянула из меня силы и внимание.
Об этом фильме очень трудно говорить, потому что он сделан качественно, грамотно. Многие рецензии обращают внимание на то, что в «Изгнании» нет ни одного случайного кадра, ни одной случайной фразы. Не соглашусь с этим, но соглашусь с тем, что от каждого кадра, каждой сцены ждёшь чего-то важного, все они кажутся значительными. Но именно кажутся…
Каждый кадр «Изгнания» хорош, но существует сам по себе. Это потому, что многие кадры можно вырезать и выбросить — фильм в целом ничего не потеряет, только укоротится.
Внутреннее состояние и атмосфера создаётся не длиннотами, а иными средствами. Но у Звягинцева своё решение. Правильное оно, удачное, точное — тут судит каждый зритель в отдельности. Сколько бы ни хвалили ту или иную сцену кинокритики, взвешивая «ценность» нового фильма на весах профессионализма, фильм живёт или умирает лишь благодаря зрителю — массовому или немассовому, но зрителю (чаще всего далёкому от профессиональных тонкостей и принимающему кинофильм просто сердцем).
Кому-то «Изгнание» нравится, а мне — нет. Это не значит, что моё мнение — единственно правильное. Есть целый ряд довольно примитивных фильмов, которые я принимаю с детским восторгом.
Мы принимаем произведения искусства такими, какие они есть, а не такими, какими мы хотели бы видеть их. И авторы подают их нам тоже в том виде, каком хотят этого. Вряд ли Андрею Звягинцеву что-то «не удалось». Убеждён, что он сделал именно то, что задумывал. Значит, в этом был свой смысл, своя логика. И логика «пустоты», и логика «затянутости», и логика «недоговорённости»…
Знаю, что многие причисляют «Изгнание» к категории интеллектуального кино. Не соглашусь. Некоммерческое кино — да, тут не поспоришь. Но не интеллектуальное.
Что касается Звягинцева, то он всё-таки следует «законам» (более того, он следует законам коммерческого кино, набрасывая на них изысканную вуаль заторможенности, которая создаёт иллюзию чего-то «непростого»). Эти законы драматургии просты, даже примитивны, как и законы стриптиза — что показать и как показать, дабы приковать ваше внимание. Если называть вещи своими именами, то эти законы есть не что иное как лекалы, по которым изготавливается одежда для массового пользования. Это не платье от кутюр, а ширпотреб. Зритель должен проглотить. Массовый или немассовый, но должен проглотить крючок. Для этого профессионалы пользуются наработанными приёмами.
Вспомним сцену «Изгнания»: в машине сидят два брата, одного играет Балуев, другого Лавроненко. Обсуждают супружескую неверность. На вопрос Лавроненко, как быть дальше, как отнестись к измене жены, Балуев говорит: «Простишь — правильно. Убьёшь — тоже правильно». Когда Лавроненко после этого возвращается домой и видит в выдвижном ящике пистолет, вполне понятно, что Звягинцев пытается заставить зрителя поверить, что сейчас свершится убийство. Но законы драматургии требуют только создать напряжённость, обмануть зрителя — и Лавроненко кладёт пистолет обратно в шкаф.
Примитивный «перевёртыш», к которому прибегают 90% драматургов, следуя классическим правилам построения сюжета. И сразу возникает вопрос: если фильм считается «интеллектуальным», то зачем такой примитивный приём? Следом появляется ответ: фильм вовсе не интеллектуальный, но его целенаправленно выдают за таковой. Отсюда и пустота, отсюда и тягостность восприятия.
Та же сцена — два брата в машине. «Убьёшь — правильно. Простишь — тоже правильно». Эти слова производят на зрителя гипнотическое впечатление. Они кажутся не просто глубокомысленными, но бесконечно мудрыми. Они будто взяты из какой-то древней притчи.
Приняв за данность, что «Изгнание» есть фильм непростой, наполненный метафорами и «библейскими» словами, зритель готов видеть «зашифрованность послания» в каждой детали. Даже белая рубаха, в которой ходит по просторным полям и по деревенскому дому, начинает вызывать вопросы. Ну не ходят «наши» люди в белоснежных рубахах и отутюженных брюках по высокой жёлтой траве! И что с того? Пусть не ходят! Зато эта рубаха шикарно смотрится в угасающем вечернем свете. И вообще подчёркнутая «цивильность» главного героя заставляет ежеминутно напрягать мысль — а что это он такой?
Сработало ведь. Обсуждают именно на этом уровне. Что ещё нужно?
Трудно обсуждать фильмы, книги, картины. У каждого есть своя волна, на которой он воспринимает окружающий мир. Кто-то обязательно опирается на чужие мысли, не умея построить свою логическую конструкцию. Кто-то всегда приводит в своих письмах выдержки из полюбившихся книг. Кто-то — как-то ещё…
Зрителю, хорошо знакомому с кинематографом, сразу бросится в глаза цитирование Звягинцевым чужих фильмов. Наверное, в этом нет ничего плохого (вспомним хотя бы, что Жан Люк Годар не стеснялся цитировать чужие картины и даже превратил цитирование в некий стиль), все художники берут что-то у своих предшественников. С помощью цитирования Годар объяснялся в любви кинематографу. Но цитирование цитированию рознь. У Педро Альмодовара цитирование чужих фильмов достигает новых высот. Вспомним «Женщины на гране нервного срыва», где объяснение в любви идёт через фрагмент голливудского фильма — там мужчина и женщина объясняются в любви. Альмодовар поручил своей героиню участвовать в дубляже того фильма. Озвучивая слова голливудской звезды, она открывает свои чувства зрителю. Это не просто находка. Это уникальная находка. Но… кто последует за Альмодоваром, будет лишь подражателем.
В картине Звягинцева меня обескуражило то, что его манера цитировать предсказуема. Поскольку Звягинцев от начала до конца пропитан Тарковским, то Тарковского видишь в нём на каждом шаге. Например, когда задумавшийся мальчик уныло бредёт по дому, то копаясь в углях камина, то глядя в окно, берёт книгу и начинает её пролистывать, невольно ждёшь, что между её страниц вдруг обнаружится старенький засохший цветочек (ведь у Тарковского непременно есть листики и цветочки в перелистываемых книгах). Так оно и случилось: мальчик обнаруживает сухие листики. И вообще с первых же деревенских кадров «Изгнания» меня не покидало ощущение, что вот-вот появятся персонажи из «Жертвоприношения».
Режиссёр научился идеально подражать своему кумиру, но не наработал ничего своего. Это не означает, что режиссёр плох и что ему нечего сказать; просто он слишком хочет быть похож на своего кумира (осознанно или неосознанно — не имеет значения). И результат налицо.
четверг, 4 февраля 2010 г.
Смотреть онлайн: Изгнание
